МЕРТВЫЕ ВОЛНЫ

В недоступных подземных глубинах,
в царстве холода, мрака и смерти,
бесконечным, безмолвным потоком
тихо катятся мертвые воды…
Иногда под скалистой бронею
настигает их жало стальное, -
и огромным пушистым султаном
они в небо взлетают, сверкая;
иногда, словно черные змеи
извиваясь в подземных темницах,
в неустанном и вечном движении
они тщетно стремятся на волю…

К серебристо-зеркальному морю
устремляются реки земные,
свет зари и алмазные звезды
в изумрудных волнах отражая.
Берега их увиты цветами,
в тихих омутах прячутся нимфы,
и вода там поет свою песню,
орошая поля и долины.

В беломраморной чаше фонтана
своевольна вода и игрива,
как принцесса в дворцовых покоях,
рассыпает узор свой жемчужный -
то стрелою взвивается к небу,
то, как веер прозрачный, струится,
то, опавши брильянтовой пылью,
засыпает, тихонько мурлыча…

Океана безбрежные волны
разбиваются с шумом о берег,
сотрясают гранитные скалы
и в кипенье вздымаются к тучам.
Там вода - королева вселенной,
разъяренная, дикая сила
грозно спорит с землею и небом
и стихиям свой вызов бросает.

Как несхожа с могучей царицей
та вода, что живет под землею,
та, что предана вечному мраку
в замогильных бесплодных глубинах!
Та вода, что не видела солнца,
что ни петь не умеет, ни плакать,
что родилась немой и безвестной,
что слепой остается рабыней!

Как она, никому не известны,
как она, погруженные в тени,
в закоулках души протекают
нашей внутренней жизни потоки.
Кем изведан ваш ход прихотливый?
Кем измерено темное русло?
Много ям и подводных ловушек
наши воды немые скрывают.

А открой вам дорогу на волю,
вы бы вышли столбом белопенным,
что, бурля и сверкая на солнце,
выше сосен и кедров взлетает!..
не увидеть вам света дневного…
И блуждают, как прежде, во мраке
нашей внутренней жизни потоки.

Мануэль Гутьеррес Нагера (1859-1895)
Перевод С.Мамонтова

СТЕРТАЯ ЛЕНТОЧКА, СТАРАЯ ПЕСЕНКА

Как же он звался, чудак,
давший мне этого пса?
– Никто. По прозванью Никак.
Пес дался мне в руки сам.
Сам прибежал на ранчо,
как человек на огонь.
Когда?..
    На неделю раньше,
чем пал мой соловый конь.
Вот тогда-то явился вдруг он,
усталый, хромой, – и лег.
Каким он учуял нюхом,
что я без него –
      одинок?
Но тьмою были полны
зрачки его –
    и молчали.
Откуда он? Как я, из страны
воспоминаний печальных?
Откуда он? Я его угостил.
Мотнул головой он, пищу заметив,
как будто движеньем своим возразил,
что пришел ко мне не за этим.
За чем же? Остался нем он,
а я подумал тогда:
«Собак иногда преследует небо,
вот как меня –
      беда».
Фвились воспоминанья.
И пока я в стране их жил,
во время моих скитаний
мой гость меня сторожил.
Я мате пью, он резвится,
а ночью худо ему.
Скулит он во сне, словно прошлое снится,
забытое наяву.
Ему вспоминать невесело,
а он позабыть не может,
и в мысои вплетается стертая ленточка,
старая песенка:
«Женщины и собаки…
        Это одно и то же…»

Хосе Алонсо-И-Трельес (1857-1924)
Перевод Ю.Айхенвальда

ПОСВЯЩЕНИЕ

Читатель мой, мои стихи
столь далеки от идеала...
Одно достоинство у них -
что я сама ценю их мало.

Я не хочу их ни бранить,
ни проявлять к ним снисхожденья,
дабы никто не возомнил,
что я им придаю значенье.

Не почитателя я тщусь
найти в тебе, мой добрый гений,
но беспристрастного судью
моих бесхитростных творений.

В сужденьях независим ты,
судью честней найду едва ли, -
суди ж меня - мои стихи
меня навек с тобой связали.

Суди. На свете ничего
нет выше разума от века.
Не посягает даже бог
на разуменье человека.

Любой твой приговор приму,
суди меня как можно строже:
коль нелицеприятен суд -
чем он суровей, тем дороже.

Придворной Музе угодить
ты сможешь при одном условье:
злословьем в меру поперчив,
ей кушанье из славословья.

А я равно твоя слуга,
придусь иль нет тебе по нраву:
придусь - так не жалей похвал,
а нет - брани меня по праву.

Могла бы про свои стихи
сказать себе я в оправданье,
что переписывают их
подчас без должного вниманья,

что неразборчива рука
у переписчика иного, -
а если буква неверна,
то сразу умирает слово,

что я сама порой спешу,
жалея на отделку время,
что слишком краток мой досуг,
обязанностей тяжко бремя,

что нездоровье подвело,
что я в заботах с головою,
что и сейчас мое перо
спешит, пришпоренное мною.

В моих словах, надеюсь я,
ты не усмотришь доказательств
того, что я в своих грехах
виню стеченье обстоятельств.

Своим стихам, читатель мой,
поверь, сама я знаю цену;
но твой мне важен приговор, -
стихи выходят на арену...

Тебе на суд их отдаю:
хвали, брани их с миной строгой,
и пусть стихи мои идут
им предназначенной дорогой.

Но помни, что в твоих руках
всего лишь проба, и покуда
ты не распробуешь куска,
не торопись порочить блюдо.

Хуана Инес Де Ла Крус (1651 – 1695). Мексика
Перевод И.Чежеговой

ГЛОССА,
остерегающая Красоту от очевидной опасности
быть обманутой

О роза, чудо красоты!
Карминно-пурпурной, атласной
ты не скрываешь наготы,
но быть прельстительной опасно:
рожденная такой прекрасной,
увы, несчастной станешь ты.

Сколь красота твоя ярка,
но тем, о девственная роза,
неотвратимее угроза,
чем ярче красота цветка.
Едва лишь дерзкая рука
твоей коснется красоты,
и ты лишишься чистоты,
даря кому-то наслажденье,
твое окончится цветенье, -
увы, несчастной станешь ты.

Вглядись: ведь фальшь всегда видна
в любезнике, что льстит упорно,
пойми - его любовь притворна,
в нем алчность говорит одна.
Страшись его любви - она
лишь порожденье суеты:
коль ты во власти слепоты
поверишь в то, что ты любима, -
оскорблена им нестерпимо,
увы, несчастной станешь ты.

Не дай же оскорбить ему
создавшую тебя природу:
ведь он сорвет тебя в угоду
тщеславию лишь своему.
Не отдавай же одному
для всех рожденной красоты,
забудь любовные мечты,
ведь коль полюбишь ты кого-то,
то, угодив в его тенета,
увы, несчастной станешь ты.

Хуана Инес Де Ла Крус (1651 – 1695). Мексика
Перевод И.Чежеговой

Aleksandr_75
Cпасибо 

Когда, покончив с повестью земною,
соединю разрозненные главы,
без мишуры быстротекущей славы
предстанет жизнь моя передо мною.

Смирится гордость, пышность оскудеет,
уймутся страсти, буйные вначале,
и безраздельно сердцем овладеет
свободное дыхание печали.

Огонь моей любви уже погас,
и от друзей далеких нет привета.
Моим стихам не пережить поэта:

подстерегает их забвенья час.
Тогда познаю вечность, обнаженный,
наедине с печалью сбереженной.

Педро Прадо (1886-1959). Чили
Перевод А.Якобсона

МОЙ ПОРТРЕТ

Я белобрыс, сеньоры, как ни странно,
Мой лоб широк, как добрая скамья.
Мои глаза, предполагаю я,
Напоминают кратеры вулкана.

Нос – как Дунай, и уши – великана.
Рот – грандиозный грот: его края
Не переполнит ни одна струя –
Хоть из стакана, хоть из океана.

Мое лицо – кусок сырого мяса,
Который не украшен бородой.
Я страшно долговязый и худой,
Как видите, уродств различных – масса.

А между тем от женщин нет отбою:
Льнут, а потом злословят всей гурьбою.

Хуан Кристобаль Наполес Фахардо (Кукаламбе) (1829-1862). Куба
Перевод А.Якобсона

На странном базаре страсти,
близ моря, в пустынной части,
жемчужина чудной масти
Агари далась на счастье.

Агарь измаялась вскоре,
отрады ей нет в узоре,
со скукой в потухшем взоре
забросила жемчуг в море.

Агарь не в ладах с судьбою,
в бессильном гневе, с мольбою
бежит за камнем к прибою
и слышит гул над собою:

"Ты, глупая, жить не умела
с жемчужиной, что имела,
тебе она надоела -
я, море, ее пригрело".

Хосе Марти (1853-1895). Куба
Перевод П.Кореневского

ОБ АТЛАНТИДЕ

Бледнеют над бездною медные краски заката,
и спящего мира туманится белое олово,
разносится в воздухе терпкая соль аромата
поющими странно и вкрадчиво волнами.

Вдруг стало хрустально-прозрачным зеленое море,
от острого блеска скопленья теней задрожали.
Подводных светил засияли победные зори,
сквозь толщу лучи их каскадами брызг побежали.

Подобно тому, как на небе безоблачном летнем
проносится призрак бессонно блуждающий лунный,
зеленые стекла глубин приводя в сотрясенье,
седого дельфина плавник пролетает чугунный.

На дне извиваются стройные арки, как змеи,
сверкают опалы на них и темнеют агаты,
быть может, послушная чарам волшебницы-феи,
там Атлантида скрывает от мира дворцы и палаты.

Как будто окутана тихим сиянием звездным,
из царских развалин и смутно чернеющих башен
всплыла Нереида с топазовым взором на воздух,
и лоб ее чистый кораллом багряным украшен.

За ней, задыхаясь, Тритон проплывает могучий,
как будто на гребне широком волны ему узко,
и хриплые вопли его поднимаются в тучи,
трубой ему служит пустое жилище моллюска.

А потом появляется Анадиомена,
та, чей голос, как нежная флейта, ласкает любовно,
обольстительно-страстная дева морская Сирена,
что в объятьях своих моряка укачает любого.

Украшают чело ее синие влажные травы,
чешуею, как жемчугом, тело Сирены искрится,
и она предстает амазонкой красивой и бравой,
в драгоценных доспехах воинственной, смелой девицей.

Так стремительно мчится она молчаливо,
и мелькание рук ее нежных в волнах ослепляет,
хвост зеленый ее, ударяя по пене лениво,
бриллиантами блещущий сад оставляет.

И беда капитану, моря бороздящему эти!
Неподвижна волна, ночь раскинулась мирно и вольно,
звезды ясно горят в высоте, вторит ласковый ветер
струнам волн… Но увидеть коварной Сирене довольно
одинокий корабль, устремленный в неясные дали,
и она запоет свою песню любви и печали,
и плененного ею навечно затянет в пучину.

Хосе Хуан ТАБЛАДА (1871-1945). Мексика
Перевод П.Кореневского

ВИДЫ ПАНАМЫ

Негры, негры, негры... Гринго, гринго, гринго...
Магазин. Витрина. Вывеска. Отель.
Чолы и мулатки. Видно, не в новинку
выходить им каждый вечер на панель.

Солдатня. Матросы. Янки-пехотинцы.
Европейцы. Гринго. Радость - через край!
Кабаре. Бордели. Пьяные девицы
прямо в панталонах... Вот кому здесь рай!

Всё тут продается. Всё тут очень просто.
Щедрая Панама! Нет дешевле цен.
Не столица - рынок. Бойкий переросток.
Лишь Канал осталось провести сквозь центр!

Кажется порою: все автомашины,
кабаре, фокстроты, вся на свете грязь,
гринго, проститутки, прощелыги, вина -
всё это свалилось, Господи, на нас!

Иностранцы... Чеки... В хмеле круговерти
доживем до третьей, третьей мировой!
Пляшут миллионы черный танец смерти...
Гринго, гринго, гринго... Бедный город мой...

Деметрио Корси (1899-1957). Панама
Перевод С.Гончаренко

ХОРХЕ ГАЙТАН ДУРАН (JORGE GAITÁN DURÁN, 1924—1962). Колумбийский поэт и эссеист, автор поэтических сборников «Настоятельная грусть» (1949), «Человек — рядом» (1951), «Удивление» (1953) и других. Наибольшую популярность принесла ему книга «Если проснусь и завтра» (1961), в которой наиболее полно раскрылось дарование Гайтана Дурана как мастера интимной лирики.

ЗНАЮ, ЧТО ЖИВУ

Сегодня знаю точно, что - живу.
Лежу с тобой. Гляжу и вижу: лето.
И плод в твоей руке - почти планета,
плывущая сквозь листья и траву.

Но знал ли этот мир свой вес и рост
до встречи наших губ? Вольно в нем выжить,
поскольку можно из желанья выжать
любовь, чей вызов выше вечных звезд!

Коснусь морской волны ногой. Нагой
вернусь в тебя, впаду в твой сон рекой,
а не далекой маркой на конверте.

И - алое вино. И в унисон -
кровавые цветы. Не жизнь, а сон,
отчетливо напомнивший о смерти.

Хорхе Гайтан Дуран (1924-1962). Колумбия
Перевод С.Гончаренко

ОЖИДАНИЕ

Стреноженная страсть. "Ну, скоро? Нет ли?" -
в глазах полузадушенной души.
Как жаждут хода шахматы… Спеши!
Куда? Стена ведь! - Ну, хоть в омут петли!

Да разве же затянется змея
такого вервия? У ожиданья -
ни краю, ни конца… Струной в фонтане
жестокой жажды жгучая струя

натянута - на этой вертикали
я и повис. Века ли истекали,
мгновенья ли? Карабкаюсь - и вниз

лечу. Рассвет. Луч солнца на гардине.
Вновь голосом и сердцем я в пустыне.
Но, правда, слышу жизнь - из-за кулис.

Хорхе Гайтан Дуран (1924-1962). Колумбия
Перевод С.Гончаренко

ЛЮБОВНИКИ

Мы — нелюди или любящие люди?
Обнажившись, обнаруживаем в себе
незнакомцев, узнающих друг друга на ощупь
по широким шрамам, по ожогам
жестокого желанья. Зачем нам зренье?
Подозревать в приступе зряшной скуки
небожителей в дурацком адюльтере?
Влюбление заранее значит затмение:
схватку кровожадных звезд,
безжалостную битву двух династий,
оспаривающих права на королевство.
Жаждем справедливости, расставляя засады,
капаем в сердце яд,
яростно желая милосердья.
Такою метой небо метит влюбленных.
И ради того, чтобы тысячекратно
обуяла за день буря объятий,
готовы каждый день тысячекратно умереть.

И еще одно стихотворение Хорхе Гайтана Дурана с таким же названием...

ЛЮБОВНИКИ

Бросаемся в омут обнаженности,
словно обнажив ножи, —
два заблудших ангела,
два красных солнца в черной чаще,
два вампира на пиру рассвета.
Губы на снегу раскаленных коленей,
рот, ищущий рот,
мраморный поцелуй статуй,
взыскующий молнии мрака,
которая испепелит нас
непобедимой вспышкой
все сметающей смерти.
Примем ее стоя, как летние тополя,
сидя, как захмелевшие боги,
да вспенят мой пепел две твои звезды,
две родины, рассекшие мою зарю.
Я теплюсь в теле твоем жилкой жизни.

Хорхе Гайтан Дуран (1924-1962). Колумбия
Перевод С.Гончаренко

КАЖДОЕ СЛОВО

Когда смерть неотвратима, каждое слово
смеет стать смыслом. Разрешаемся им,
разрешая себе его решимость. Да сверкнет
напоследок след нашего сомненья, умудряя мир.
Назову в лицо молнию моей смерти: слово
и есть вселенная, населенная нами. Нет
ни минуты на размышление. Смерть
сметет напраслину, смоет смуту. Смелее, слово,
возмещающее родину жизни.

Хорхе Гайтан Дуран (1924-1962). Колумбия
Перевод С.Гончаренко